Взять хотя бы тот, где он сейчас находится. Может, они называют это помещение бальным залом, а может, восточным залом или просто малым залом, в таком клубе он наверняка не единственный. В длину зал достигал не менее двенадцати метров; с одной стороны Ник увидел камин из натурального мрамора, с противоположной – стол, уставленный серебряной и фарфоровой посудой и изысканными деликатесами; высокие, метра четыре в высоту, стены благородного серебристо-серого цвета заканчивались сверкающим белизной потолком, на темном, до блеска натертом паркете яркими пятнами выделялись несколько восточных и, как показалось неискушенному в таких вопросах Нику, до безобразия дорогих ковров; две огромные хрустальные люстры заливали ярким светом все это великолепие. Шампанское текло рекой, а закуски были такие, что он даже не мог определить, что есть что. В углу зала, рядом с небольшой площадкой, предназначавшейся для танцев, за роялем сидел пианист в черном смокинге и негромко наигрывал приятную мелодию. На вечеринках, которые до этого посещал Ник, обычно включали магнитофон, но присутствие музыканта, разумеется, имело свои преимущества: можно заказать любую мелодию, за соответствующее вознаграждение, конечно. Значит, сегодня, заплатив двадцать долларов, он может быть уверен, что в необходимый момент пианист сыграет то, что ему нужно.
Мысль о том, что прошлое, словно призрак, будет преследовать Магдалену даже здесь, заставила его улыбнуться.
– Посмотрите, какое у Мэгги платье! Жаль, что у меня нет такого мужа, который одевал бы меня в наряды от Валентино! – И женщина, в голосе которой слышалась зависть – а это была Баффи, – встав на цыпочки, заглянула ему через плечо. Ник обернулся и, как только увидел Мэгги, забыл обо всем.
«Русалка, – подумал он, – настоящая русалка с медными волосами». От одного взгляда на Мэгги у него подкашивались ноги. К такому он был не готов. Он стоял в каком-то оцепенении, не в силах произнести ни слова. Он не подозревал, что спустя двенадцать лет любит ее так же сильно, как в юности. Нет, он ни на минуту не забывал ее и вряд ли когда-нибудь сможет забыть.
Ведь он вернулся в этот город ради нее. Он может сколько угодно убеждать себя, что приехал-отомстить Лайлу Форресту, и отчасти это было правдой. Он хочет уничтожить его, исковеркать его мир так же, как когда-то Лайл исковеркал его жизнь. И он сможет сделать это, он только ждет своего часа.
В его руки попали не только пленка и фотографии Магдалены, но и кое-что другое, не менее интересное. Ник пустил слух, что собирает компромат на Лайла Форреста, и хлынувший поток информации и самых отвратительных и грязных фактов поразил даже его, а выплыви хоть что-то наружу – и старина Лайл обречен, для респектабельного южанина с такими средствами и связями, какими обладал Лайл, это означает крах. Ну что ж, приятель, и за тобой кое-что есть.
Разглядывая присутствующих, Ник пришел к выводу, что это сборище напоминает ему результат кровосмешения, а проще говоря – все они варятся в собственном соку, и налицо все признаки вырождения… Подобно породистым собакам, старые аристократические семьи, к которым принадлежал и Лайл, на протяжении нескольких поколений роднятся только между собой, и в конечном итоге то, что потом производится на свет, нельзя назвать биологически чистым материалом. На каком-то этапе, рассуждал Ник, неизбежно появляется человек «со стороны», простолюдин, как, например, Магдалена. Хотя, глядя на нее сегодня, никому бы и в голову не пришло такое.
В том, как она держится, сквозят одновременно гордость и презрение к занимаемому положению, невольно отметил Ник, а рядом с большинством «упакованных» женщин, находящихся в зале, она в этих бешено дорогих шмотках и подавно смотрится «одной из них». Конечно, Мэгги всегда была красивой. Когда они росли в новостройках, даже тогда грязная семилетняя оборванка отличалась от остальных детей врожденной грацией и чертами лица, а теперь, имея все, что только способны дать деньги, она просто ослепительна.
И она, черт возьми, вновь будет принадлежать ему, как принадлежала всегда. Они с детства были неразлучны – заброшенные вечно пьяными родителями малолетки, всегда и повсюду вдвоем, одни в огромном жестоком мире. Ее замужество, обычная ошибка молоденькой девушки – теперь он понимал это, – чуть не погубило его. Но он больше не винит ее. Долгие годы, мучаясь от злости, что она бросила его, он ненавидел Мэгги почти так же сильно, как его, любовь и жгучая ненависть разрывали сердце, и все же он понимал, почему она поступила так: во всем виноваты деньги. Когда в кармане у тебя едва ли сыщется больше пятидесяти центов, то мысли о деньгах преследую! тебя постоянно, они становятся для тебя всем.
Дни напролет они с Мэгги проводили в поисках еды, каждый месяц умирали от страха, что их вышвырнут из дома за неуплату. Глаза его, скользнув по роскошному платью Мэгги, потемнели от горьких воспоминаний. Одежда? Одежду им давала Армия Спасения, если, конечно, выпадал счастливый случай, если же нет – носили что придется.
С возрастом, когда она стала девушкой, Магдалене приходилось особенно трудно. Она очень переживала, что вынуждена ходить в обносках, и несколько раз он приносил ей новые, красивые, модные вещи, Как он их доставал? Воровал в дорогих магазинах. Она принадлежала ему, а если она принадлежит ему, значит у нее должно быть все. Он обязан достать, чего бы это ни стоило.
Он понимает, почему она вышла за Лайла Форреста. И, черт возьми, мог ли он поручиться, что, если бы тогда какая-нибудь богатая старуха предложила ему безбедную жизнь, он смог бы сказать «нет»?